КАК ЭТО БЫЛО.

Рассказывает первый Председатель Центробанка Матюхин Г.Г., доктор экономических наук, профессор.

13 июля 1990 г. Верховный Совет России принял постановление «О государственном банке РСФСР и банках на территории республики», 2 декабря 1990 г. - закон о Центральном банке России и закон о банках и банковской деятельности на территории России. Эти два закона создали правовую основу для формирования двухуровневой банковской системы в стране: на первом уровне - Центральный банк, на втором — коммерческие банки.

Но Россия была еще в составе Советского Союза, банковская система которого оставалась нетронутой. Она включала шесть государственных банков: Госбанк СССР, совмещавший функции одного из управлений министерства финансов (он не только обслуживал бюджет, но и составлял по нему годовые отчеты), и коммерческие банки Промстройбанк, Жил-соцбанк и Агропромбанк СССР (обслуживавшие клиентуру ряда министерств и предприятий), а также Внешэкономбанк СССР, который вел все международные расчеты Советского Союза, и Сбербанк СССР (по сути, не банк, а сберегательная касса для населения, который, несмотря на название, каких-либо серьезных банковских функций не выполнял).

Чтобы сформировать двухуровневую систему, надо было создать Центральный банк России, что упиралось прежде всего в вопрос о кандидатуре на должность Председателя.

Первым заместителем Б.Н. Ельцина как Председателя Верховного Совета стал Хасбулатов. Именно он и предложил мне принять участие в подготовке ряда экономических законопроектов. Их текст оказался весьма удачным, и Хасбулатов на одном из совещаний экономических советников предложил мне пост Председателя Центрального банка. Я согласился.

Через неделю после моего утверждения на Президиуме Верховного Совета, 7 августа 1990 г., было решено создать Внешторгбанк России, который не был бы обременен долгами СССР и мог на деле способствовать обслуживанию российских внешнеторговых операций. По моему предложению Председателем Внешторгбанка России был назначен еще один российский банковский функционер - В.М. Телегин. Для него не было ни помещения, ни сотрудников. Однако Телегину удалось уговорить руководителей одного из филиалов Жилсоцбанка СССР преобразовать его во Внешторгбанк России. Заняв здание в самом центре города, он начал работу не на пустом месте.

Теперь нужно было создавать Центральный банк и добывать себе место под солнцем. В Москве существовал Российский республиканский банк Госбанка СССР с отделениями во всех областях. Туда я и направился. Но, несмотря на обнародованное постановление Президиума ВС о моем назначении, меня в здание просто не впустили.

В. Геращенко, будучи Председателем Правления Госбанка СССР, заявил, что решение этого Президиума для него не указ - он, дескать, подчиняется только решениям союзных органов власти. «Если хотите, создавайте свой банк на пустом месте, как это было сделано в Эстонии», -заключил он.

Тогда я решил пойти на «штурм» здания с группой российских депутатов во главе с М.А. Бочаровым. А если бы и на этот раз нам не удалось пройти в здание банка, мы предполагали пригласить корреспондентов радио и телевидения и прямо у входа дать интервью. К счастью, нам «штурм» удался, и Михаил Александрович представил меня сотрудникам банка, сказав, что согласно решению Верховного Совета должен быть создан Центральный банк и было бы желательно, чтобы не на пустом месте, а на базе уже существующего банка. Коллектив такую идею поддержал, и мы начали работать.

Первая наша задача состояла в том, чтобы разбить три банка-супермонополиста и создать на основе их филиалов сеть коммерческих банков. Нужно было породить в банковской системе конкуренцию, чтобы клиент не унижался в попытке получить какую-то услугу в банке, как это было раньше, а банки боролись за клиента.

Для этого требовалось прежде всего преодолеть сопротивление этих банков и подготовить пакет нормативных документов, закладывающих основы коммерциализации банков. Сопротивление было мощное, особенно со стороны Промстройбанка СССР.

Сложно было и с нормативными документами, так как дело было для России совершенно новое и мы не имели соответствующих кадров.

Проблема кадров была и остается по сей день одной из главных для Центрального банка России. Госбанк СССР кадрами не блистал. Еще сложнее было в Российском республиканском банке, доставшемся нам по наследству. Там на профессиональную подготовку кадров вообще не обращали внимания, так как считалось, что работники Российского банка должны лишь точно выполнять инструкции Госбанка СССР.

Мы сразу же открыли в Центральном банке учебный центр. Но ведь обучение не может быть делом одного дня, а создавать новую банковскую систему надо было немедленно. Пришлось работать и учиться одновременно. Чтобы набраться опыта, организовали серию поездок сотрудников банка за границу. Но тут же недоброжелатели обвинили нас в том, что вместо того, чтобы работать, мы разъезжаем по заграницам, что в нашей стране всегда считалось чем-то не очень благовидным. Кроме того, у нас обнаружилась «утечка мозгов». По мере образования коммерческих банков из Центрального банка стали уходить наиболее квалифицированные специалисты, так как коммерческие банки предлагали им значительно более высокую зарплату. Зарплата же в системе Госбанка СССР, куда, как уже говорилось, входил и Российский республиканский банк, была традиционно низкой.

У меня был довольно узкий круг профессионалов, на которых я вначале опирался. Большую помощь мне оказывали В.И. Кондрашов, заместитель, доставшийся по наследству от старого банка, главный бухгалтер Л.М. Алякина, С.С. Родионов, Т.Н. Чугунова, А.Л. Зинченко, А.А. Бу-равцев, З.И. Андреева, Г.Б. Чуднов-ский, С.Я. Панов и ряд начальников региональных управлений Центрального банка: СВ. Сорвин (Екатеринбург), А.В. Бездольный (Тверь), Т.А. Пигилова (Рязань), Р.И. Фадеева (Южно-Сахалинск) и др.

На этапе коммерциализации банков особенно большую работу проделали Родионов и Алякина. На Родионова легла вся тяжесть работы по составлению нормативных документов и формированию Департамента по надзору и контролю за деятельностью коммерческих банков. Алякина занималась двумя другими очень важными задачами: передачей государственного имущества в распоряжение акционерных банков и изменением системы расчетов в связи с ликвидацией межфилиального оборота (МФО).

Коммерческие банки, возникшие на базе филиалов упомянутых государственных банков-монополистов, хотели получить все имущество бесплатно. Нам удалось добиться, чтобы они выкупили его за счет создаваемого уставного капитала. Баталии были очень бурными, с массой жалоб на якобы неправильные действия Центрального банка. Но мы устояли.

Вызвала сопротивление Госбанка СССР и отмена нами МФО с введением системы корреспондентских счетов. Расчеты по МФО представляли собой как бы две корзины - в одну банк сбрасывал платежи, из другой черпал ресурсы, т.е. банк работал не на собственных ресурсах, а на ресурсах всей банковской системы. Это как в бедной крестьянской семье: на стол ставилась одна чашка, и у кого ложка побольше и кто проворнее, тому доставалось больше каши.

Существовавшее положение можно было оправдать, когда все банки были государственными и движение ресурсов между ними было, по сути дела, перекладыванием денег из одного государственного кармана в другой. Сейчас положение менялось, и нужно было заставить коммерческие банки работать на собственных ресурсах. Сделать это можно было только через корреспондентские счета.

Но где было банкам открывать эти счета? В декабре 1990 г. мы разрешили банкам открывать счета типа Лор и Ностро друг у друга, а также в расчетно-кассовых центрах (РКЦ) Центрального банка, созданием сети которых мы и занялись.

Тут возникли проблемы. Между коммерческими банками еще не было должного уровня доверия, чтобы открывать такие счета. Это во-первых. Во-вторых, в этом случае они должны целиком работать только на собственных ресурсах, а имея корреспондентский счет в РКЦ, они рассчитывают получить централизованные ресурсы или использовать овердрафт, процентная ставка по которому на тот момент хотя и превышала в два раза ставку по централизованным кредитам, все же в ряде случаев была ниже рыночной.

Создать сеть РКЦ было необходимо по следующим причинам: для организации расчетов между коммерческими банками; постоянного получения информации о кредитных ресурсах всей банковской системы; предоставления через них коммерческим банкам централизованных кредитов; мобилизации обязательных резервов; выполнения на первых порах функций фискального агента правительства.

Мы учитывали низкий уровень механизации и компьютеризации банковской системы, а потому каждому начальнику регионального управления дали право самому определять потребное число РКЦ в регионе. Главным условием было не слишком замедлять расчеты, даже если бы операции приходилось делать вручную. Во всех регионах, за исключением Ленинградской области и Москвы, было создано достаточное количество РКЦ. Госбанк СССР, который еще функционировал, настаивал на схеме: один регион - один РКЦ, полагая, что это стимулирует автоматизацию расчетов, а наша схема якобы лишь демобилизует людей в этом отношении.

Москва и Ленинградская область последовали совету Госбанка СССР. И если Ленинградской области удалось повысить автоматизацию до требуемого уровня, то Москва в этом не преуспела, а именно в ней была сконцентрирована почти треть всех российских банков и огромная доля расчетов. В Москве ход расчетов замедлился до двух-трех месяцев, хотя в РКЦ других регионов каких-либо заметных сбоев в расчетах не наблюдалось.

На этом факте поднялась вторая волна критики Центрального банка России (первая и очень сильная была во время создания РКЦ, когда против них выступили местные органы власти, которым казалось, что Центр вновь отбирает у них контроль за ресурсами. Позже они, однако, разобрались в сути проблемы и, наоборот, стали требовать увеличения числа РКЦ). Эта критика продолжалась довольно долго. В прессе писали даже о преступной неразворотливости расчетно-кассовых центров, о том, что в недрах Центрального банка и Верховного Совета якобы зрели планы либо ликвидировать РКЦ, либо передать их в ведение Сбербанка России. А надо-то было всего лишь приложить усилия для их компьютеризации.

Я уделял этому в ЦБ много внимания, было выделено достаточно средств, но все упиралось в кадры. Нужные программы удалось создать в Екатеринбурге (по расчетам между РКЦ), а также в ряде коммерческих банков, но в Центральном банке этот опыт тогда так и не нашел широкого применения.

Двухуровневая банковская система была в основном создана лишь к середине 1991 г. Но тут оказалось, что мы на пути к рынку слишком забежали вперед. Экономика оставалась на 90 и более процентов в рамках государственного сектора, в промышленности продолжали существовать супермонополии и убыточные неэффективные предприятия (так как не были приняты антитрестовские законы и закон о банкротстве), в сельском хозяйстве господствовали колхозы и совхозы, привыкшие к ежегодному списыванию долгов. Правительство продолжало рассматривать Центральный банк как бездонную бочку кредитных ресурсов, а парламент то и дело принимал постановления о предоставлении льготных кредитов тем или другим секторам экономики.

Госсектор в промышленности и сельском хозяйстве привык брать деньги в банке без отдачи, а коммерческие банки, понятно, не могли на это пойти. В госсекторе было очень много крупных предприятий, нуждавшихся в больших кредитах, а большинство коммерческих банков относились преимущественно к средним или мелким и таких кредитов предоставить не могли. Тут еще начала раскручиваться инфляция, которая при прежней системе государственных банков не привела бы к сокращению долгосрочных инвестиционных кредитов - они выдавались директивно, коммерческие же банки стали их сворачивать. В результате падение производства стали частично увязывать с банковской реформой.

Воспользовавшись этим, Промстройбанк и Агропромбанк (затем уже в виде Россельхозбанка) сумели в значительной степени восстановить утраченные было позиции. У вице-президента Руцкого возникла идея создать еще один банк-монополист - Земельный банк, с помощью которого он надеялся выдвинуть на первый план развитие фермерского хозяйства, т.е. начался определенный откат назад.

Начиная банковскую реформу, мы полагали, что установление в этом секторе рыночных отношений будет стимулировать рыночное преобразование других секторов экономики, что структура коммерческих банков сформируется на рынке в результате естественных процессов слияний и банкротств банков. Но нам не дали завершить начатое дело, конкуренция в банковской сфере осталась слабой, да и в других секторах экономики она не получила сколько-нибудь серьезного развития.

В августе 1991 г. появились первые признаки кризиса наличности. Можно указать по крайней мере пять причин этого кризиса: 1) замедление расчетов; 2) непомерно высокое налогообложение, а расчеты наличными позволяли избегать налогов; 3) продолжавшаяся дефицитность экономики, поддерживавшая рост взяточничества и коррупцию, требовавших наличных денег; 4) подчиненность Гознака сначала Министерству финансов СССР, а затем Минфину России, вследствие чего Центральный банк не мог своевременно планировать и контролировать работу печатного станка; 5) популистские меры высших эшелонов законодательной и исполнительной власти, увеличение заработной платы, пенсий и других наличных выплат без предварительного согласования с Центральным банком.

Анализ складывающейся угрожающей ситуации был представлен Центральным банком Президенту страны Б.Н. Ельцину и тогдашнему премьер-министру И.С. Силаеву, который обещал разобраться и даже принять специальное постановление правительства по этому вопросу. Но дальше обещаний дело не пошло. Тогда Центральный банк на свой страх и риск выпустил инструкцию, согласно которой выдача наличных, кроме зарплаты, ограничивалась относительно небольшими суммами. Было сказано, что это временная мера впредь до разрешения проблемы увеличения производственных мощностей Гознака, так как мы понимали, что в рыночной экономике существование двух типов денег - наличных и безналичных - не может быть таким, как это было в прежней системе.

Но вместо того, чтобы передать Гознак Центральному банку, как мы просили, или выделить Гознаку средства на закупку дополнительного оборудования, где-то наверху решили взвалить всю вину за кризис наличности на Центральный банк. В прессе развернулась ожесточенная кампания против Центрального банка (на ней я еще остановлюсь подробнее) с нападками личного характера на меня как на его Председателя.

Новый клубок противоречий возник в связи с двумя моментами, а именно: взаимоотношением Центрального банка с Министерством финансов и либерализацией цен.

Существовала практика, что Минфин не имел у себя дебето-креди-тового счета как единого целого: расходы он производил с одного счета, а доходы получал на другой. При этом, как и в целом в экономике, все делалось шиворот-навыворот. Сначала производили расходы, потом думали, чем эти расходы покрывать. Если доходов не хватало, то Минфин автоматически брал на доходный счет средства Центрального банка, который узнавал об этом только в конце года. Это было удобно Минфину в двух отношениях - не надо было предварительно думать о доходах, кредиты Центрального банка не засчи-тывались в дефицит бюджета.

Мы решили изменить это положение - отменить автоматизм кредитования и выдавать Минфину кредиты по кредитному соглашению, т.е. прежде чем расходовать деньги, Минфин должен их иметь, а если не имеет, то занять согласно принятой в рыночной экономике практике.

С августа 1991 г. мы убеждали Минфин согласиться с новой схемой, но напрасно. Тогда в январе 1992 г. в ультимативной форме мы определили ему сроки перехода на новую систему. Это вызвало резкое недовольство правительства и новую волну критики в адрес Центрального банка и его Председателя.

Одновременно мы писали и говорили, что кредитование Минфина Центральным банком есть форма стимулирования инфляции, ведь в таком случае осуществлялась ничем не покрытая эмиссия денег. Мы настаивали на том, что для покрытия дефицита Минфин должен выпускать на рынок ценные бумаги и, продавая их, мобилизовывать уже выпущенные деньги, как это делается во всем мире. В правительстве соглашались с этим, но ничего практически не делали.

Наконец, к маю 1992 г. перешедший из СССР в Россию Гознак отпечатал на 80 млрд руб. облигаций, операции с которыми начались уже после моего ухода. Но 80 млрд. к тому времени уже стали мизерной суммой, и нельзя было сказать, что Центральный банк приступил к широкомасштабным операциям на открытом рынке (операции по купле-продаже государственных ценных бумаг, с помощью которых во всем мире регулируется объем денежного обращения в стране).

Было очень трудно вести с Минфином переговоры по этим двум вопросам - у них всегда была масса отговорок: и технически они не готовы, и людей у них нет, и боязнь возникновения хаоса в финансировании народного хозяйства. В такой ситуации Л.М. Алякина много сделала для успеха переговоров, весьма квалифицированно отбивая аргументы министра финансов В.В. Барчука, а затем за Минфин провела всю подготовительную работу силами сотрудников Центрального банка. А начальник отдела ценных бумаг банка А.А. Козлов сделал все необходимое, чтобы начал функционировать рынок ценных бумаг.

О либерализации цен я узнал из выступления Президента на каком-то очередном митинге - никаких предварительных проработок этого вопроса с Центральным банком не было. Он принимал решения по вопросам, касающимся Центрального банка, без каких-либо консультаций с нами, как будто этого учреждения не существовало.

Мы тут же написали письмо Президенту, что считаем проведение обвальной либерализации цен преждевременной, так как экономика сильно монополизирована и поэтому рост цен будет также обвальным и не уложится в прогнозируемые правительством рамки. Снова никакой реакции. Тогда мы решили, что в этой ситуации сдержать рост цен можно только жесткой кредитно-денежной политикой. Тут, к счастью, позиции Центрального банка и правительства совпали. Чтобы у Е. Гайдара не было сомнений в наших намерениях, я взял к себе заместителем СМ. Игнатьева, который входил в его команду и был замминистра финансов. Кстати, он оказался очень хорошим работником и много сделал для банка.

В прессе говорили о жесткой кредитной политике правительства Гайдара. Я не хочу у него отнимать лавры, но это все-таки была политика Центрального банка, и когда сменилось его руководство, жесткая политика уступила место мягкой хотя правительство Гайдара продолжало функционировать и сохраняло прежнюю концепцию.
Так или иначе, но благодаря жесткой кредитно-денежной политике удалось в течение I полугодия 1992 г. удерживать темпы инфляции на уровне 15% в месяц, тогда как во второй половине этого года они выросли до 30% в месяц. Также удалось поднять курс рубля к доллару с 250 до 112 руб., в то время как во второй половине года курс постоянно падал, достигнув в конце года 450 руб. за доллар, а к середине марта 1993 г. - 650 руб. за доллар.

Все говорили, что жесткая кредитная политика была причиной спада производства. Тогда почему же в те годы производство падало до введения такой политики и продолжало падать после ее отмены? Конечно, одной этой политикой нельзя вывести экономику из кризиса, но в сочетании с другими мерами -можно. Однако правительство предпочло и других мер не проводить, и жесткую политику отменить.
Но любому экономисту известно, что ни о каком рыночном хозяйстве не может быть речи, если нестабильна национальная валюта и если национальные деньги не выполняют своих функций. Помню как летом, после того как я ушел из банка, меня очень ругал один преуспевающий частный предприниматель-производственник за то, что мне не удалось удержать жесткую кредитно-денежную политику. «Впервые, - говорил он мне, - за многие годы я почувствовал, что деньги что-то значат, и если они у меня есть, я могу на них спокойно купить требуемое мне сырье и полуфабрикаты. А сейчас, когда деньги снова появились у всех, нужно кланяться, выбивать, давать взятки».

Этот предприниматель не страдал от жесткой политики потому, что выпускал нужный народу товар, по той же причине у него не было перебоев и с выдачей заработной платы.Зато, конечно, страдал тот, кто работал на склад, с убытком и неэффективно. Отменив прежний курс, парламент и правительство ущемили первого и поощрили второго.
Наша ошибка была в том, что мы не спрогнозировали лавинообразный рост неплатежей между предприятиями и вовремя не приняли мер, а неплатежи с января 1992 г. стали быстро нарастать. Задним умом все крепки. Но мне не известно, что кто-то все же имел такой прогноз. В статье В. Одесса, опубликованной в «Российской газете» (06.03.93), говорилось, что «только тогда, когда они (неплатежи. -Г.М.) достигли опасной отметки... Центробанк лихорадочно бросился тушить пожар... Но время-то было упущено... Поэтому действовать пришлось в страшной спешке, без серьезного анализа».

Опасность нарастающих неплатежей мы увидели еще в марте и провели их анализ. Были выявлены две причины: одна не зависела от банка (предприятия продолжали выпускать не пользующуюся спросом продукцию или благодаря своему монопольному положению так повышали цены, что продукцию никто не брал и они оказывались без денег), другая зависела от банка и мы над ней начали работать.

Речь идет о существовавшей практике платежей через платежные требования, когда одно предприятие отгружало продукцию другому и тут же выписывало платежное требование, не заботясь о том, есть ли у предприятия - получателя продукции - деньги на счету или нет. Если у последнего не было денег, то платежное требование попадало в картотеку 2 банка, обслуживающего предприятие, и затем подлежало оплате по мере того, как поступали деньги на его счет. Предприятие-получатель особенно не расстраивалось из-за роста картотеки, так как, будучи государственным, всегда выбивало у государства кредиты для погашения картотеки или ему списывали долг. Такие зачеты платежей проводились регулярно и были привычными.

Мы решили отменить картотеку 2 с тем, чтобы не банк, а само предприятие заботилось о своих платежах и подсчитывало свои доходы и расходы. Чтобы для предприятий это не было неожиданностью, мы их предупредили о нашем намерении и сообщили, что им дается срок до 1 июля, после чего сумма неплатежей будет зафиксирована, дальнейшего нарастания не произойдет, а эту мы урегулируем с помощью Минфина. Система расчетов должна быть такой, что если у предприятия-покупателя нет денег на счете, то и не может возникнуть платежный документ.

Минфин был против отмены картотеки 2 и хотел, чтобы проблема неплатежей была разрешена за счет кредитов Центрального банка. Наши аргументы о том, что это будет означать новую эмиссию, а урегулирование неплатежей все равно окажется временным и что через некоторое время они снова возрастут, не принимались в расчет. И не только Минфином, но и Комитетом по промышленности Верховного Совета, на котором мы несколько раз выступали с разъяснениями нашей позиции.

Случилось именно так, как мы и предполагали. Кредиты Центрального банка, выданные во второй половине года на урегулирование неплатежей, лишь подстегнули инфляцию, сумма неплатежей снизилась к осени всего на треть (с 3 трлн. до 2 трлн руб.), а к началу 1993 г. снова возросла до 4 трлн руб., но уже на новом витке инфляционной спирали.

Сделав неплатежи главным мотивом критики Центрального банка, номенклатура добилась того, что на VI съезде народных депутатов работа Центрального банка была признана неудовлетворительной. Учитывая ситуацию, я и мой заместитель В.П. Рассказов заявили на съезде, что при такой оценке мы не считаем себя вправе продолжать руководить этим учреждением и просим отставки.

Вопрос о моей отставке не стал обсуждаться на съезде и был передан в Верховный Совет. Начались закулисные консультации по возможной кандидатуре на пост Председателя Центрального банка. Их было две: Б.Г. Федоров и В.В. Геращенко.

На Верховный Совет был затребован отчет Центрального банка за 1991 г. Оппоненты не смогли найти в нем серьезных поводов для моей отставки. Более того, было решено, что я не только остаюсь на посту, но и впредь Центральный банк будет подотчетен только Верховному Совету, как записано в законе, а не Президиуму ВС и Комиссии по бюджету, плану, налогам и ценам, как это сложилось на практике.

Однако через месяц я получил отставку. Ю.М. Воронин, взяв у меня заявление об отставке, когда он сам вел заседание Верховного Совета, перед его закрытием как бы между прочим сказал: «Да, кстати, тут у меня заявление Матюхина с просьбой освободить его от занимаемой должности по состоянию здоровья. Я думаю, можно его удовлетворить. Кто за? Кто против? Принято». На следующий день на заседании Президиума ВС В.В. Геращенко был утвержден и.о. Председателя Центрального банка.

Такой исход событий был вполне закономерен, если учесть условия, в каких работал Центральный банк и его Председатель в течение двух первых лет своего существования. Первый год прошел под знаком борьбы с Госбанком СССР, который всячески препятствовал развитию самостоятельной банковской системы России. Делалось это обычно так: стоило ЦБ принять какое-то решение, как следовала телеграмма Госбанка, отменяющая его. Бывало, что Госбанк сам рассылал какие-то указания, идущие вразрез с политикой ЦБ.

Наиболее знаменательным событием этого года была так называемая павловская денежная реформа, проведенная в январе 1991 г. (B.C. Павлов был в то время премьер -министром СССР, а В.В. Геращенко - Председателем Правления Госбанка СССР). Тогда было решено обменять две купюры самого высокого номинала: 100-и 50-рублевые на новые того же номинала. Объясняли это якобы скопившимися миллиардными суммами наличных денег в купюрах такого достоинства за границей и в «теневой» экономике.

Старые деньги подлежали обмену на новые в течение трех дней, начался колоссальный ажиотаж среди населения Российская банковская система, естественно, к этому не была готова. О реформе я узнал в 9 часов вечера, а хождение старых купюр отменялось с 12 часов ночи того же дня.

Расчет Госбанка СССР был прост - новая банковская структура не справится с такой нагрузкой и всю проделанную в ней реформаторскую работу можно объявить вредной и даже вредительской. К счастью, мы справились со свалившимся на нас грузом. И надо отдать должное простым банковским труженикам и особенно труженицам, которые без сна и отдыха работали по приему старых денег и выдаче новых.
Когда я доложил на Президиуме ВС России о результатах этой работы о том, что благодаря такой самоотверженности наших работников удалось избежать социальных потрясений и беспорядков, меня просто не поняли. Президиум вел Ельцин (тогда Председатель ВС), который в конце моего доклада резко высказался в мой адрес, обвинив меня в политической слепоте. Ему, видимо, как раз нужны были такие беспорядки, чтобы на их волне нанести очередной удар по союзным властям.

Но я не мог позволить, чтобы банковскую систему использовали в политических играх. В результате мой рейтинг у Ельцина резко упал.

Вторым не менее знаменательным событием был августовский путч. Я в то время находился в Париже и Лондоне, а вернувшись домой, узнал, что за три дня путча Госбанк успел разослать по банковской системе серию телеграмм за подписью Геращенко. В них предлагалось выполнять все указания новых властей, а российским коммерческим банкам и отделениям ЦБ не подчиняться руководству ЦБ, судьба которого якобы была уже предрешена.

После путча Минфин и ЦБ России взяли на несколько дней контроль над Госбанком СССР и Геращенко был отстранен от должности. Но потом этот контроль был снят, Геращенко снова вернулся в свой кабинет, и Госбанк СССР просуществовал еще 4 месяца, до конца декабря 1991 г.

Такова была обстановка первого года работы ЦБ (примерно с сентября 1990 г. по сентябрь 1991 г.). Но если в этот год ЦБ боролся с союзными структурами, то во второй год пришлось столкнуться с российскими. Реформаторские действия ЦБ, к сожалению, находили все меньшее понимание со стороны парламента и правительства, а также части коммерческих банков. Это позволило так называемой четвертой власти - прессе - развернуть против банка и меня лично бешеную кампанию. По-моему, только ленивый не пинал ЦБ и его Председателя. Лишь две-три газеты освещали позицию банка более или менее объективно, давали грамотный экономический анализ его мероприятий.

Критика со стороны прессы началась в августе 1991 г. и достигла своего апогея в марте-апреле 1992 г. Мне многое ставили в вину. Например, «Независимая газета» (от 17 марта 1992 г.) обвиняла меня в некомпетентности, зажиме коммерческих банков, расправе с неугодными коммерческими структурами, в работе на крупные западные банки. «Куранты» (от 8 мая 1992 г.) писали, что у меня нет менеджерских качеств, практики работы в банках, нет своей команды, что я слушаю только самого себя, что мне лучше сидеть дома и писать книги.

Видимо, в этой критике была доля правды: особенно я согласен с тем, что гораздо лучше сидеть дома и писать книги. Но в свое оправдание мне все же хотелось бы сказать следующее. Когда идет перестройка банковской системы такого масштаба, едва ли правомерно ссылаться на компетентность, ибо нет критерия, по которому можно было бы сверять правильность тех или иных действий - все новое. Судить о строящемся здании можно только после того, как оно построено, а не по одной возведенной стене или котловану, отрытому под фундамент.

Недовольство коммерческих банков в определенной степени объяснялось нашим доморощенным понятием демократии как вседозволенности. Между тем надзор и контроль за деятельностью коммерческих банков является одной из функций ЦБ в любой стране. Можно критиковать те или иные стороны надзора и контроля, но отрицать его необходимость, считать его посягательством на независимость коммерческих банков просто нелепо.

В этой связи интересно привести выдержку из газеты «Куранты» (от 9 июня 1992 г.): «...Почему на Г. Матюхина осерчали политики всех мастей... Еще бы не вопить! Коммерческие банки у нас насоздавали не только кооператоры, успевшие нахапать, но и прежние «очень важные персоны» из номенклатуры. Им всем одинаково противно еще одно решение Г. Матюхина - при использовании коммерческими банками кредитных ресурсов ЦБ РФ без его согласия (при дебетовом сальдо на корреспондентском счете) введена ставка аж 160% годовых». Напомню, что уровень инфляции в то время был около 15% в месяц.

Связь новых коммерческих банков с номенклатурой просматривается и в некоторых высказываниях их руководителей. Так, газета «Куранты» (от 18 октября 1991 г.) писала, что политика ЦБ по поддержке фермеров «...вызывает критику со стороны другого основного оппонента Матюхина - председателя совета директоров объединения «Менатеп» М. Ходорковского. Он считает, что пока необходимо поддерживать не фермеров, а колхозы и совхозы... Если их оставить без финансовой поддержки, то темпы и объемы производства снизятся и возможность голода возрастет». «Однако, - отмечает далее газета, - в течение последних пяти лет, несмотря на мощную финансовую поддержку и разом списанные долги, темпы производства и урожаи в колхозах и совхозах продолжают падать».

Критика политики ЦБ в отношении западных банков также несет отпечаток философии прошлого. Мы же исходили из того, что поскольку техника банковских операций и вообще весь банковский сервис в России очень архаичны и банки совсем не приучены работать в условиях конкуренции, нужно разрешить сначала трем-четырем западным банкам создать у нас свои филиалы. Во-первых, они станут примером для наших банков; во-вторых, снимут с них парниковую пленку и тем самым заставят учиться конкуренции, причем с сильным, а не со слабым, себе подобным, субъектом.

Например, одна из причин быстрого прорыва японцев на мировые рынки была в том, что в конкурентной борьбе они сразу стали ориентироваться на самый развитый американский рынок, а не на рынки развивающихся стран, где им легче было бы добиться быстрой победы, оставаясь при этом, однако, вне списка мировых лидеров.

У нас же стараются идти наиболее легким путем и обязательно под чьим-то зонтиком. Поэтому мы не согласились с заявлением Ассоциации российских банков, принятым на ее втором съезде (12 мая 1992 г.), где говорилось: «Мы против функционирования на нашем рынке иностранных банков со 100-процентным участием иностранных капиталов».

Теперь несколько слов о «своей команде». Я уже писал, что когда пришел в банк, вынужден был работать с теми людьми, которые там были, так как кадров, знающих, как лучше провести банковскую реформу и как работать в новой банковской системе, попросту не было нигде — ни в Госбанке СССР, ни в коммерческих банках. Нам всем надо было учиться на ходу. Поэтому мы организовали серию поездок наших специалистов в ряд западных стран, преимущественно в Европу и Японию. В правительстве и парламенте это не нашло понимания. Такое отношение отразилось и в прессе. Особенно усердствовала газета «Московский комсомолец». «Матюхин ездит за границу бесконтрольно и сколько влезет. Мы уже сообщали, - писала газета в номере от 8 апреля 1992 г., - к сведению Верховного Совета о 26 млн руб., которые в январе-феврале перечислил ЦБР Аэрофлоту за билеты в чужие края».

Тем не менее мы считали такие поездки весьма полезными для повышения квалификации. Из сотрудников, повысивших свой профессиональный уровень, в основном и формировалась новая команда.

Она сложилась к весне 1992 г., и список членов директората, как это было предусмотрено законом о ЦБ, был отправлен на утверждение Президиума ВС. Но тогда уже разыгрывалась карта моего удаления с поста. Когда понадобилось найти мотивировку для моей отставки, председатель парламентской Комиссии по бюджету, планам, налогам и ценам А.П. Поченок напомнил об этом, заявив, «что банк нарушает законы и собственный устав». Он обвинил ЦБ в том, что тот «остается фактически вне контроля парламента, которому он по закону подотчетен... а лишь неукоснительно проводил в жизнь его (правительства. - Г.М.) жесткую кредитную политику».

Критика ЦБ перед VI съездом народных депутатов стала еще более жесткой. В этой связи я позволю себе привести выдержки из статьи, опубликованной в «Российской газете» 1 апреля 1992 г. подзаголовком «Банк хочет быть беспартийным». «Чем ближе съезд народных депутатов России, - пишет газета, - тем ожесточеннее кампания против Центрального банка Российской Федерации. Все понятно: насидевшиеся без зарплаты люди, коллективы, прочно обосновавшиеся «на картотеке», ждут объяснений. И объяснение для них подготовлено: вредная политика ЦБР. К каким мерам депутатов подталкивают - тоже ясно: вывести Центральный банк из-под парламента, поменять управляющего.

Честно говоря, наблюдать за процессом куда интереснее, чем ждать результата. О делах банка уже пишут люди, обладающие замечательным слогом, но едва ли представляющие, чем Центральный банк отличается от Сбербанка, где они получают гонорары. ЦБР ругают за безудержную кредитную и банковскую эмиссию и одновременно за удушение коммерческих банков и вообще всей промышленности кредитными строгостями. Ему достается за то, что он «под парламентом» и «под правительством», а одновременно и за то, что никому не подчиняется.

От ЦБР требуют, чтобы он помогал правительству осуществлять реформы, помогал в том же Верховному Совету и, наконец, чтобы имел самостоятельную хозяйственную политику в области макроэкономической стабилизации.

Центральный банк России за последние полгода (о большем сроке говорить не приходится, ибо до осени 1991 г. он существовал де-юре, но никак не де-факто) совершил немало ошибок, хотя и существенно меньше, чем ему приписывают. Но государственный банк, как всякое государственное ведомство, не может быть лучше государства, создавшего его, лучше законов и инструкций, определяющих его деятельность, вообще лучше экономики, с которой он неразрывно связан. По этому поводу можно сколько угодно возмущаться, но такова правда жизни: действия ЦБР будут становиться более цивилизованными лишь с обретением цивилизованности субъектами экономического пространства, в том числе коммерческими банками.

К сожалению, нас не оставила и другая напасть: стремление быть большим роялистом, чем король. Проехаться по адресу ЦБР и треугольника «парламент—банк-правительство» становится дежурной процедурой, вроде утреннего туалета. За редким исключением, в этих обвинениях нет ничего, кроме стандартных словесных конструкций. К реальной, чрезвычайно сложной ситуации в ЦБР и вокруг него эти пассажи обычно отношения не имеют».

Не могу не согласиться с последней фразой. В публикациях было очень много нестандартного, хамского и оскорбительного для меня материала. Так, еще осенью 1991 г. была опубликована целая серия статей под такими заголовками: «Цербер и ЦБР», «Матюхин заплатит за все», «Банк с большой дороги», «Комиссар из Центробанка». Особенно беспардонные оскорбления сыпались со страниц «Московского комсомольца». В газете 17 марта 1992 г. появилась статья под заголовком «Недобитый Матюхин добивает Родину-мать (сынок, опомнись, она и так уже при смерти)», а позже статья «Недобитый Матюхин добивает Родину-мать (Парламент за Родину не заступился. Авось у съезда хватит храбрости?)». Наконец, 20 мая вышла статья «Недобитого Матюхина, похоже, добьют».

Читателю легко представить, что при таких заголовках могло быть в самих статьях. Отвечать на такие выпады не было смысла - тогда пришлось бы опуститься до их уровня площадной брани.

Ситуация для меня становилась еще более невыносимой из-за начавшихся прямых нападок Председателя ВС России Хасбулатова и вице-президента Руцкого.

Конфликт с Хасбулатовым начался из-за того, что я воспротивился его прямому вмешательству в дела банка. Наибольшие столкновения были по вопросу повышения учетной ставки ЦБ и по поводу моего заместителя В.П. Рассказова.

Дело в том, что нельзя было добиться стабилизации кредитно-денежной системы России, имея отрицательную процентную ставку, которая возникла в результате высоких темпов инфляции. ЦБ поэтому начал эту ставку постепенно повышать: сначала с б до 20 %, затем с 20 до 40%, потом с 40 до 80 %. После второго повышения Хасбулатов приказал немедленно отменить наше решение. Я не подчинился. После третьего повышения он направил в ЦБ письмо с просьбой оставить процентную ставку на прежнем уровне. Я также не подчинился. Тогда Хасбулатов запретил мне выезжать за границу: «А то еще сбежит куда-нибудь!» Пресса тут же разнесла новость, что Матюхин стал невыездным.

Не менее конфликтным был вопрос и о Рассказове. Когда происходило становление Центрального банка, подготовка и принятие законов о ЦБ, Владимир Петрович был председателем подкомиссии по банкам ВС и сделал очень много для новой банковской системы.

Несмотря на нападки в его адрес и требование Хасбулатова, чтобы я снял своего заместителя с работы, я с этим не согласился. Рассказов честно выполнял свои обязанности и верно служил, как он говорил, державе. Будучи народным депутатом, он вел также большую разъяснительную работу в депутатском корпусе по поводу тех или иных решений ЦБ. Рассказов правильно подметил в одном из интервью, что «дебаты вокруг Центрального банка носят скорее характер политический, те, кто сегодня борется за политическое влияние, пытаются подмять под себя банк... власть у того, у кого деньги».

Конфликт с Руцким у меня начался с того, что он потребовал выдать централизованные кредиты на 8 млрд руб. дружественному ему банку «Возрождение». Аргументы при этом были явно надуманными. Я отказал. Тогда Руцкой позвонил мне и сказал, что через неделю меня с Рассказовым не будет в банке. Во время этого телефонного разговора присутствовал корреспондент газеты «Известия» И. Жагиль, который тут же написал заметку:

«А. Руцкой пообещал уволить Г. Матюхина» (Известия, 8.IV.92 г.). «Можно по-разному относиться к тому или иному руководителю, - писал он, - однако однозначно уважительное отношение у нас должно быть к законам. А закон гласит, что Центральный банк подотчетен только Верховному Совету России».

Итак, моя отставка была предрешена. Газета «Деловой мир» (1992, № 106) писала: «Заслуги Матюхина, а они, безусловно, есть, сегодня полностью преданы забвению. Уже никто не вспоминает о том, какую огромную работу проделал Центральный банк России по разрушению общесоюзной банковской и финансовой системы промстрой, жилсоц- и агропромбанков, созданию альтернативной коммерческой банковской системы, дав тем самым нынешним российским лидерам сильные козыри в политической борьбе с общесоюзным центром. «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить».

Известно, что история не пишется в сослагательном наклонении. Однако в данном случае это возможно, так как многое, что мы намечали сделать, было не сделано. Но сейчас пришло осознание необходимости решать те проблемы, о которых мы в свое время говорили, хотя время ушло. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.

Речь, в частности, идет о развитии мелкого и среднего бизнеса, без которого, как известно, не может существовать ни одна развитая экономика. В свою очередь мелкий и средний бизнес не может успешно развиваться без мелких и средних банков.

Мы считали, что в банковском секторе должны существовать наряду с крупными в большом количестве мелкие и средние банки. И для их образования в конце 1990 г. была создана довольно низкая планка требований к величине уставного капитала и упрощена система получения лицензии. Правда, в ту пору это имело много отрицательного, поскольку не было банковских кадров, а психология людей, включая членов правительства, была таковой, что банк считался не аккумулятором ресурсов, а их создателем, и потому - дойной коровой. Но рынок без помощи ЦБ, которая пришлась бы кстати, произвел нужную корректировку и отсев слишком уж адиозных банков.

Если бы не политика «геноцида», которую с 1994 г. проводил Центральный банк в отношении мелких и средних банков, -а их было в то время около 3 тыс. — многие из них бы уцелели. Но ЦБ РФ всеми способами старался сократить их число. Был в несколько раз повышен нижний предел уставного капитала, введены жесткие банковские нормативы, одинаково применяемые ко всем банкам независимо от их величины и финансового положения. Поэтому Департамент санации ЦБ, который должен был помогать выживать банкам, если они вели законный банковский бизнес, стали называть похоронным бюро. В то же время была создана особая привилегированная каста банков - так называемые системообразующие банки.

В.В. Геращенко как-то заявил, что России достаточно иметь 200-300 банков. И это в стране с колоссальной территорией, без развитой инфраструктуры, с низким уровнем связи и компьютеризации! Такие заявления возможны лишь в тоталитарной экономике, в рыночной же рынок определяет оптимальное количество банков, причем в условиях свободной конкуренции. В США, например, постоянно создаются и банкротятся мелкие и средние банки. Но количество действующих в среднем остается неизменным в пределах 12-14 тыс.

Я считаю этот вопрос чрезвычайно важным. Без мелких и средних банков не может развиваться мелкий и средний бизнес, а без него Россия, как уже отмечалось, никогда не станет экономически процветающей страной. Кроме того, мелкие и средние банки более гибки в обслуживании клиентов и более восприимчивы к новым банковским технологиям, на них эти технологии апробируются и затем перенимаются крупными банками.

Но это одна сторона дела. Другая заключается в том, что мелкие и средние банки находятся преимущественно в регионах и их разрушение привело к обострению противоречий между Центром и периферией. Многие регионы остались без своих банков и должны теперь полагаться на милость банков Москвы и других крупных городов. Банковский кризис 1998 г. показал, к чему это привело: многие системообразующие банки лопнули, а мелкие и средние выжили, но их в целом слишком мало, чтобы полноценно обслуживать экономику России.

Наступление на коммерческие банки Центральный банк России продолжил и после кризиса 1998 г. В феврале 2000 г. он объявил, что намерен изменить критерии определения финансового состояния банков - банк будут относить к проблемным за любое выявленное и не исправленное в срок нарушение в отчетности. На начало 2000 г., по данным ЦБ РФ, к проблемным относились 238 из 1349 российских банков. К 1 апреля 2002 г. количество коммерческих банков сократилось до 1327. Из оставшихся банков доля мелких (по российским меркам) составляла 32,8% (уставный капитал от 3 до 30 млн руб., или в долларовом исчислении от 100 000 до 1 млн долл.), средних - 12,4 (от 30 до 300 млн руб.), крупных - 54,8% (уставный капитал свыше 300 млн руб.).

Кроме заботы о банковской системе, другая важная забота центрального банка — поддержание стабильности национальной денежной единицы. Если говорить упрощенно, то центральный банк должен всеми имеющимися в его распоряжении средствами не допускать обесценения национальной валюты и поддерживать в допустимых пределах уровень ее обменного курса.

В целом речь идет об инфляции. По форме инфляция связана с ростом цен на товары и услуги, который обусловлен несбалансированностью воспроизводственного процесса и денежного оборота. Ее сущностная роль заключается в обеспечении скрытого перераспределения (через цены) капитала и национального дохода между сферами воспроизводства и отраслями народного хозяйства, а также между общественными классами и группами населения.

На Западе к этому вопросу относятся несколько упрощенно, источниками инфляции считаются спрос и предложение. Там даже существуют такие термины, как «инфляция спроса» и «инфляция предложения».

Мы далеки как от отрицания самой постановки вопроса об источниках инфляции спроса и инфляции предложения, так и от абсолютизации их. Нам представляется, что спрос и предложение воздействуют на инфляционные процессы. Только воздействие это различно. Спрос в первую очередь влияет на общий уровень цен, изменение относительных цен, в результате которого и происходит перелив капитала и национального дохода, выступает в таком случае в качестве второстепенного явления, например в случае явной выборочной концентрации спроса. Предложение, наоборот, воздействует первоначально на относительные цены, изменение же абсолютных цен или общего уровня цен наступает как следствие этого.

Наша инфляция больше подходит под понятие инфляции предложения, поэтому и бороться с ней надо было бы другими методами, а не путем снижения выпуска денег в обращение, вызывающего, как правило, инфляцию спроса. Как отмечал бывший председатель Счетной палаты Ха-чим Кармоков, во второй половине 1990-х гг. наша экономика была «обеспечена денежными средствами на 14%. Этот показатель у нас в 3-4-5 раз ниже, чем в других странах. Очевидно, что денег у нас не хватает».

В январе 1992 г. сначала выросли цены из-за того, что была проведена шоковая терапия через одномоментную ликвидацию их государственного регулирования. Осенью 1998 г. резко подскочил курс доллара, на что тут же среагировали, повысившись, цены на все импортные товары, главным образом продовольствие. И в том, и в другом случаях сразу стала ощущаться острая нехватка денег в обращении, которая должна была покрываться эмиссией в требуемых размерах.

Международный валютный фонд на переговорах в 1992-1994 гг. предлагал Центральному банку РФ ни в коем случае к эмиссии не прибегать. Следование советам МВФ привело к росту задолженности по зарплате, пенсиям, пособиям, стипендиям, а также к выпуску суррогатов денег и развитию бартерного обмена. Так, в статье «Баксы Мценского уезда» («Аргументы и факты», 2000, №7) отмечалось, что в Саранске рабочие завода «Лисма» последние три года получали половину зарплаты «литюшками» - по фамилии директора Литюшкина. В Приморье гендиректор Лучегорского топливно-энергетического комплекса Вальтер Козлов выпустил «козлобаксы». Губернатор Свердловской области Эдуард Россель предлагал ввести в обращение «уральский франк». Свои деньги пробовали печатать в Кемерово, в Ульяновской и Челябинской областях.

Что касается валютного курса рубля, то здесь позиция МВФ заключалась в следующем: он должен быть стабилен или снижаться, но очень медленно. Уже без меня были подписаны соглашения с МВФ, согласно которым Центральный банк всячески старался сдерживать его падение без должного учета роста внутренних цен. В результате темпы падения курса рубля по отношению к доллару и другим иностранным валютам стали отставать от темпов роста цен и курс рубля оказался завышенным, что объективно было в интересах наших западных торговых партнеров. Резко возрос импорт товаров в страну, что создало дополнительные рабочие места на Западе и помогло ему в определенной степени ослабить проблему перепроизводства, в том числе пресловутых «ножек Буша».

Как бы ни критиковали бывшего премьер-министра Сергея Кириенко за август 1998 г., я считаю, что он проявил в то время большое мужество, вызвав своими действиями девальвацию рубля более чем в 3 раза. Дальнейшее искусственное сдерживание обменного курса рубля к доллару США и другим иностранным валютам на непомерно высоком уровне привело бы к неминуемой экономической катастрофе в России.

В результате этих действий страна получила примерно ту же шоковую терапию, что и в январе 1992 г., когда цены резко возросли, а жизненный уровень населения существенно снизился. Однако был поставлен заслон импортным товарам, и российские товаропроизводители наконец получили возможность наращивать производство, а российские товары стали вполне конкурентоспособными.

Имея в виду пагубные последствия нехватки денег в экономике и нежелательность развития бартера и выпуска суррогатных денег, Центральный банк в бытность мою председателем начал разрабатывать меры по вторичному, третичному и т.д. использованию уже выпущенных денег за счет развития рынка ценных бумаг, главным образом рынка денежных обязательств Министерства финансов РФ.

В первой статье уже говорилось о той борьбе, которую вел ЦБ РФ с Минфином. В результате удалось добиться того, что Министерство финансов стало выпускать свои денежные обязательства на внутренний рынок. Так возникли ГКО и ОФЗ, а операции с этими бумагами стали схожи с операциями, проводимыми западными странами на открытом рынке.

Но, как известно, все должно делаться в меру. Довольно скоро Минфин стал погашать свои обязательства по процентам и основному долгу не за счет доходов бюджета, а за счет новых заимствований. Центральный банк, возглавлявшийся в то время С.К. Дубининым, не только не препятствовал такому развитию событий, но и сам в них участвовал. Возникла пирамида.

Российские коммерческие банки перестали кредитовать народное хозяйство и переключились на ГКО и другие ценные бумаги, что не могло не способствовать дальнейшему сокращению производства, а следовательно, снижению собираемости налогов и увеличению дефицита государственного бюджета. В Россию хлынули потоки иностранных «горячих денег», а иностранные банки в России также вступили в игру с ГКО.

Для России приток «горячих денег» создавал иллюзию благополучия, а в действительности таил колоссальную угрозу. И это хорошо известно по крайней мере Германии по ее опыту начала 1970-х гг. У «горячих денег» есть одно весьма неприятное качество: при малейшей угрозе прибылям или процедуре перевода этих прибылей через границу начинается их лавинообразный отток, который может разрушить национальную денежную систему или даже нанести непоправимый урон всей экономике. В нашем случае это бы и произошло, так как, по расчетам, к середине 1998 г. сумма «горячих денег» достигла 10% денежной массы в стране, если бы С. Кириенко не провел «хирургическую» операцию по ликвидации пирамиды.

С. Кириенко обосновал тогдашнее свое решение так: доходы и расходы бюджета летом 1998 г. составляли примерно по 25 млрд руб., а ежемесячные выплаты по ГКО - более 30 млрд руб. Тем не менее, по мнению одного из основателей рынка гособлигаций Андрея Козлова, в августе 1998 г. еще были резервы, позволявшие погасить гособлигации. Однако Центральный банк и здесь оказался не на высоте - в конце 1997 г. он решил отпустить ставки по госбумагам и ушел с рынка, хотя, как показали последующие события, правильнее было бы держать эти ставки и опустить курс рубля.

Но от общепринятых закономерностей невозможно уйти, если власть хочет сохранить себя на тропе рыночных реформ. Чтобы нормально регулировать денежное обращение, в любом случае необходимы операции на открытом рынке, т.е. операции по купле-продаже государственных ценных бумаг. Один раз потерпев фиаско с ГКО и ОФЗ, к ним снова вернулись год спустя. Минфин снова стал выпускать гособлигации, которые ничем, даже названием, не отличались от старых, хотя при одном упоминании о них инвесторов все еще била мелкая дрожь. Но странно не это - ясно, что государству снова нужно занимать деньги и увеличивать внутренний долг и в то же время доказывать свою способность впредь эффективно ими распоряжаться. Странно другое - Центральный банк показывает свою нерешительность работать на рынке ГКО. Или он совершенно не доверяет финансовой политике правительства, или все же надеется найти свой инструментарий регулирования денежного обращения в стране, игнорируя многолетнюю мировую практику.

Один из таких инструментариев он уже испытал, правда, как и следовало ожидать, неудачно, выпустив собственные ценные бумаги - «бобры». Но ведь государственные ценные бумаги выпускаются под всю национальную экономику, поэтому с помощью их купли-продажи можно регулировать инфляцию и деловую активность в стране, тогда как «бобры» выпускаются под золотовалютные запасы Центробанка и кроме новых неожиданностей с курсом рубля ни к чему дельному привести не могут.

Но, видимо, понять это сложно. Для ЦБ РФ, очевидно, проще было заниматься несвойственным его функциям делом - например, претворением в жизнь идеи В.В. Геращенко о 100%-ной продаже экспортной выручки. Как справедливо отметил журнал «Власть» (№4/355/01.02.2000), «стопроцентная продажа отличается только одним: Центробанк может сказать, что он предпринял 100% усилий для поддержания курса рубля, пополнения своих резервов и выплаты внешнего долга».

Считается, что максимальное наращивание золотовалютных резервов Центрального банка - это благо для страны. По нашему мнению, это не совсем так. Во-первых, быстро увеличив свои золотовалютные резервы, мы показали всему миру, что якобы способны так же быстро погасить все наши внешние долги, чем чрезвычайно затруднили переговоры по реструктуризации внешнего долга России. Во-вторых, долларовые накопления Центробанка происходили за счет эмиссии рублей и скупки на них долларов.

Согласно учебникам такие операции центрального банка возможны, но при условии, что иностранная валюта, под которую выпускается национальная денежная единица, идет на закупку товаров за границей, что обеспечивает национальным деньгам материальное покрытие. В нашем же случае доллары уходили в качестве резерва в западные банки и там оседали. Рубли оказывались ничем не обеспеченными. Накопив на 15 марта 2002 г. 37,4 млрд долл., Центробанк тем самым выпустил в обращение ничем не покрытые рубли на сумму примерно равную 1 трлн, чем существенно подстегнул рост цен.

Центробанку надо было пойти по другому пути, а именно, эмитировать рубли под учет векселей, как это делается в классических случаях. То есть коммерческие банки учитывают векселя клиентов, а затем их переучитывают в центральном банке. Тогда эмиссия происходит под производимые и обращающиеся в стране товары и услуги, а процентная ставка центрального банка становится учетной ставкой. Так происходит в странах с развитой рыночной экономикой, и тогда она не имеет непонятного названия ставка рефинансирования, как мы ее обозначаем у нас в стране.

Конечно, работа по учету векселей очень сложна, много сил и энергии надо затратить также на организацию рынка векселей, но ее нужно начинать, и, я надеюсь, в конечном счете ее проделают. Особенно продвинулось в этом плане Московское территориальное управление под руководством К.Б. Шора. Вообще Московское управление стоит во главе многих начинаний: разработка эффективного механизма надзора за коммерческими банками, развитие ипотечного кредитования и т.п.

Что касается золотых резервов, то едва ли разумно «сидеть» на них и нести дополнительные расходы по их охране и содержанию. Давно известно, что золото не является таким же ликвидным средством расчета, как иностранная валюта, - его еще нужно продать, а на рынках золота не всегда благоприятная цена и не всегда достаточный физический спрос.

Имея это в виду, мы в конце 1991 - начале 1992 г. провели переговоры с швейцарским банком «Креди Свисс» о депонировании в его сейфах российского золота. «Креди Свисс» согласился принять наше золото и даже платить Центральному банку России небольшой процент. Мы же могли использовать это золото в качестве залога под дешевые западные кредиты России. Не знаю почему, но руководство страны испугалось вывезти золото, хотя мы предлагали разместить там всего 50 т.

Большая проблема в экономике молодой России была с взаимными неплатежами. В ее основе было несколько причин: 1) собственником почти всех предприятий продолжало оставаться государство, 2) сохранялся прежний механизм расчета между предприятиями, 3) все еще существовал «затратный» механизм ценообразования, 4) в головах хозяйственников господствовала так называемая «совковость» мышления.

До начала нынешних реформ существовал Госбанк, рассматривавшийся просто как одна из государственных контор, которая должна безропотно выполнять решения правительства. Есть у банка деньги или нет - об этом никто и никогда не задумывался: отдавался приказ и банк обязан был его выполнять. Такое же отношение первое время было и к Центральному банку.

Наши хозяйственники, особенно из военно-промышленного комплекса, видели в ЦБ своего рода дойную корову и обращались за кредитом, практически бесплатным, при любых затруднениях. Они перекладывали на банк свои проблемы. Производя определенную продукцию и отгружая ее потребителю, они совершенно не интересовались, нужна ли эта продукция и как ее использовать. Я выставляю платежное требование - вы мне его оплачиваете, и чаще всего за счет банковского кредита. А поскольку я знаю, что вопрос о цене на мою продукцию значения не имеет, так как расплачиваетесь вы за нее чужими деньгами, то цены вздуваются до небес, чтобы показать максимально возможную рентабельность. Так вот и накапливались взаимные неплатежи, которые после либерализации цен достигли буквально астрономических размеров: к середине 1992 г. более 2 трлн руб.

На съездах народных депутатов, да и среди части членов Верховного Совета России, в связи с этим раздавались требования, чтобы Центральный банк взял эти взаимные долги предприятий на себя, практически полностью прокредитовал их. От нас требовали выдачи предприятиям централизованных банковских кредитов как минимум на 1 трлн руб. При этом 25-30% этой суммы превратилось бы в наличные деньги, главным образом, через заработную плату, что неминуемо вызвало бы новое повышение цен.

Естественно, что на такое мы пойти не могли. Мы предложили правительству: если оно хочет навести порядок в финансах, пусть само и решает, кому и сколько выдать кредитов, — иными словами, кто заслуживает поддержки, а кто нет. Мы предложили, чтобы на эти цели Министерство финансов России взяло у нашего банка кредит и распределило его по предприятиям с помощью Министерства экономики. Тогда эти деньги проявились бы не как наша добровольная эмиссия, а как долг правительства.

После продолжительных дебатов Министерство финансов РФ сообщило нам, что оно готово удовлетвориться 300 млрд руб. А в середине 1992 г. мы получили известие, что правительству, возможно, хватит для всех этих целей и меньших сумм.

Но тут случилась моя отставка, и данное соглашение было тут же забыто. Если за первые шесть месяцев 1992 г. Центральный банк эмитировал непосредственно в народное хозяйство 561 млрд руб., то за последующие 4 месяца - 858 млрд руб. Вдобавок к этому в несколько раз возросло косвенное кредитование народного хозяйства через отраслевые министерства. Так, если такие кредиты Центрального банка за первое полугодие составляли 441 млрд руб., то к ноябрю 1992 г. они увеличились до 1366 млдр руб. Соответственно цены подскочили с 18% в июле и 25% в августе до 27% в сентябре и 30% в октябре.

Хотелось бы упомянуть еще о трех нереализованных начинаниях.

Первое начинание. Понимая всю ответственность за развитие банковской системы страны и то, что молодые коммерческие банки могут получить ускоренное развитие лишь опираясь на огромные денежные ресурсы населения, Центральный банк еще в 1991 г. вынес на обсуждение директората проект создания страхового фонда по депозитам частных лиц. Поскольку собственных денег для формирования этого фонда у Центробанка не было, он предложил создать его за счет отчислений от доходов коммерческих банков. Но тогда царила банковская эйфория, которая не позволяла руководителям коммерческих банков трезво смотреть на вещи. Свой отказ они аргументировали так: зачем делать отчисления, если мы не обанкротимся, а если кто-то и обанкротится, то только не мы. Тогда я очень жалел, что не было еще банковских банкротств, которые могли бы многих отрезвить, наоборот, процветали пирамиды Мавроди, Властелины и других, господствовал дух «халявных» денег.

Банковская система и прежде всего простые вкладчики жестоко поплатились за это. Но воз и ныне там - закон о страховании депозитов до сих пор не принят, видимо, в чьих-то интересах.

Второе начинание затрагивало бухгалтерские операции. На основе изучения международного опыта (в частности, Бундесбанка Германии) была проведена большая подготовительная работа по переводу на 8-значную систему нумерации банков, увязанную с номерами корсчетов кредитных организаций и их территориальным расположением. Эта работа была близка к завершению и предполагала одновременные мероприятия по стандартизации форм платежных документов по расчетам клиента банка, постепенный переход к международным стандартам бухгалтерского учета и финансовой отчетности. Соответствующее решение по нашему предложению было принято Верховным Советом. Однако опять же после моего ухода это решение затерялось где-то в анналах Верховного Совета, а банки перешли на 20-значную систему, в которой от подсчета одних нулей болит голова.

Наконец, третье начинание касалось судьбы советского рубля. С распадом СССР начались разговоры о создании в бывших республиках собственных национальных валют. То есть новые государства решили пойти против объективных законов. В то время как в Европе, например, страны шли от экономической интеграции к единой валюте, наши республики пошли от интегрированных экономик к национальным валютам, которые и разрушили в конечном итоге экономическую интегрированность.

Понимая опасность подобных идей, Центральный банк России пригласил руководителей центральных банков всех бывших республик, включая страны Балтии, на семинары-совещания, посвященные сохранению для рубля единого экономического пространства. Усилиями Центробанка РФ такие совещания были дважды проведены в Париже и один раз в Лондоне. Большую помощь в их организации, включая оплату пребывания и лекторов, сыграл бывший директор-распорядитель МВФ, а в то время председатель центрального банка Франции Жак де Ларозьер. На семинарах выступали известные теоретики и практики банковского мира, которые на конкретных примерах показывали бесперспективность стремления новых государств к собственным валютам.

Однако действия ЦБ не нашли поддержки среди политических руководителей бывших республик и прежде всего России, поэтому процесс валютной дезинтеграции только усиливался. Теперь государства СНГ начинают все сначала - на первом этапе экономическая интеграция, затем, видимо, единая валюта. И это правильно, но 10 потерянных лет стали платой за недальновидность политиков.

Г. Г. МАТЮХИН, доктор экономических наук, первый председатель Центрального банка